Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности] - Михаил Ахманов

Подумав о чанкитах, Дженнак потянулся к сумке, вытащил яшмовый шар и подбросил вверх. Он проводил его взглядом - красное пятнышко, летевшее между гигантских колонн к высокому темному потолку, словно к обложенным тучами небесам. Быть может, то был чанкитский знак, и место ему среди прочих символов, собранных в этом зале? Или волшебный дар богов, назначенный людям будущего, как думал Че Чантар?

Сверкнули ало-розовые полосы, пламя свечей отразилось в полированных багровых боках; затем шарик покорно упал в подставленную ладонь Дженнака. Оглянувшись, он шагнул к черно-белому ковру, опустился на колени, положил перед собой маленькую сферу, поднес к ней руки, сосредоточился… Удастся ли на этот раз?

Не удалось. Впрочем, что удивляться? Он не испытывал сейчас ни сильного горя, ни великой радости, а только смутную тревогу за исход переговоров. Не разделяя опасений Чичен-те, он чувствовал, однако, что готовится сюрприз - из тех неприятных сюрпризов, что всегда не к месту и не ко времени. Слишком спокойно держался Тегунче, слишком несговорчив и враждебен был Оро'сихе, слишком надменная усмешка блуждала по лицу его сына…

Что они задумали? Зачем вообще явились в Цолан, если не хотят говорить о мире? Желают найти несуществующую Книгу? Тяжелое и нудное занятие, вроде поисков сухой песчинки на морском дне! Для розысков этих нужны люди, много людей, и было бы проще прислать сюда не гонцов с символом мира, а боевые галеры из Кинапе со всем тасситским воинством… Или послы отправились сюда не ради поисков и переговоров, а чтобы разведать, крепко ли стоят Дома Арсолана и Одисса?

Но что бы они ни задумали, какую бы хитрость ни замышляли, теперь все изменилось. Теперь им придется выбирать: либо Книга и война, либо мир и бескрайние земли за океаном! Либо зубастый кайман в болоте, либо жирный бык в стойле! Тегунче, надо думать, не затруднился бы с выбором, как и братец его Ах-Шират… А что останется тасситам? Или согласиться с союзником, или разорвать союз… К любому из этих решений Дженнак готов был приложить хоть сотню священных знаков.

Быть может, боги пошлют видение? - подумал он, вставая. Весть из будущего, не слишком далекого, чтобы можно было понять ее и правильно истолковать?

У входной арки мелькнули тени, потом раздалось осторожное покашливание - явились служители, с метлами, корзинами и мешками для циновок и ковров. Дженнак кивнул им, спрятал в сумку яшмовый шар и направился к бассейну, чтобы поразмышлять о Дне Голубя, о божественных видениях, об усмешках Оро'минги и плане премудрого Че Чантара.

Но больше всего он думал о тасситских воинах и атлийских галерах, стоявших в порту Кинапе.

Этой ночью Дженнак не отправился к Ице Ханома, а провел ее в своем хогане, получив награду за воздержание - вещий сон, посланный богами. Но пользы от увиденных им миражей оказалось немного - совсем никакой, если говорить начистоту. К событиям, что занимали его сейчас, сон отношения не имел, а если имел, то столь отдаленное, что Дженнаку не удалось навести мостов между настоящим и будущим. Он понял лишь, что жизнь его, повидимому, не завершится здесь, в Цолане, а будет длиться неопределенный срок, и срок этот весьма значителен - ведь во сне он видел себя летящим подобно журавлю над облаками.

Такое ощущение Дженнак испытывал не первый раз, и в начале ему показалось, что он действительно парит, словно птица; но затем он рассмотрел вверху что-то длинное, серебристое, продолговатое, похожее на облако; и он плыл в вышине вместе с этим облаком, глядя на другие облака, клубившиеся под его ногами. Время от времени в облачных разрывах появлялась земля, темно-зеленый бесконечный лес, без признака дорог и поселений, с редкими ниточками рек; отсюда, с высоты, земля напоминала широкую медвежью спину, поросшую изумрудным пушистым мехом. Почему-то Дженнак понимал, что находится не в Эйпонне, а в каком-то другом месте, весьма далеком и от родных краев, и от Бритайи, и от Иберы; это чувство внушалось полной безлюдностью и огромностью территорий, простиравшихся под серебряным облаком.

Сон постепенно наполнялся деталями: облако вверху обратилось вытянутым эллипсоидом, оплетенным множеством канатов, к которым был привязан корпус из деревянных планок; вдоль корпуса шла неширокая галерея с перильцами и странными сидениями, дававшими опору спине и локтям; и Дженнак находился в одном из них, привязанный к сиденью прочными ремнями, крест-накрест через грудь и вокруг пояса. В руках у него был какой-то инструмент вроде спаренных зрительных труб, но коротких и соединенных так, что в них приходилось смотреть двумя глазами сразу, а сами руки, и плечи, и все тело облегал невиданный наряд из толстой шерстяной ткани. Глядя на эту одежду он догадался, что наверху царит знобящий холод, хотя зеленый лес будто бы подсказывал, что путешествие свершается в сезон Цветения; зелень казалась яркой и пышной, и нигде он не видел осенней желтизны, льда или снежных сугробов. Однако то был север; какой-то край, подобный лежавшим за Тайонелом Лесным Владениям и Стране Озер.

Но главное заключалось не в этом, не в дремучих лесах, не в воздушном корабле, что нес Дженнака над неведомой страной, не в странном устройстве, покоившемся на его коленях. Главным являлась женщина, сидевшая слева от него, у самых перил - женщина в такой же плотной шерстяной одежде, с капюшоном, надвинутым по самые брови. Из-за капюшона Дженнак не мог с отчетливостью разглядеть ее лица, но знал, что оно прекрасно; черты, однако, не складывались в цельную картину, а лишь дразнили смутными воспоминаниями о глазах под ровными дугами бровей, чуть выступающих скулах и маленьком рте с пухлыми алыми губами. Временами ему казалось, что рядом с ним сидит Вианна; но потом Вианна вдруг превращалась в Чоллу, а та - в девушку Чали из рардинских лесов, или в смуглую красавицу Ице Ханома, или в белокурых бритских наложниц из его дворца в Лондахе. Он с трепетом следил за этими превращениями, ожидая, что облик спутницы сделается наконец ясным и определенным - столь же ясным, как вид покрытой деревьями земли и воздушного судна из шелка и золотистых легких планок. Но ее черты оставались по-прежнему неуловимыми.

Нет, все же с ним была Вианна! Его возлюбленная Вианна, воплотившаяся в ином обличье! Пусть он не видел лица женщины, скрытого капюшоном, не представлял ее черт, но был уверен, что любит ее; пусть не знал ее имени, но чувствовал ласку прикосновений; пусть не помнил цвета глаз, но слышал тихий шепот. Возьми меня в Фирату, мой тагир! - молила она. Ты - владыка над людьми, и никто не поднимет голос против твоего желания… Возьми меня с собой! Подумай, кто шепнет тебе слова любви? Кто будет стеречь твой сон? Кто исцелит твои раны? Кто убережет от предательства?